Мы погибнем вчера [= Меня нашли в воронке ] - Алексей Ивакин

И они, собрав инструменты, отправились через пригорок в сторону бывшей деревни Ивантеевки, где стояли лагерем около позаброшенного немецкого кладбища.

– Слышь, Леонидыч! – спросил Захар, когда они вышли на просеку. – Я вот понять не могу, а чего их не хоронили-то? Немцы своих хоронили, а наши нет… Ну ладно, понимаю, когда отступали. Некогда было. А когда наступали – тоже некогда? А тут вообще – позиционная была. Могли бы и по человечески…

– Не знаю я, Захарыч. – Вздохнул в ответ командир. – Знаю вот только то, что после войны некому было. Города разрушены, деревни сожжены. Ты сюда в кузове "Урала" ехал? Я в кабине двенадцать бывших деревень насчитал только вдоль дороги. А в прошлом году мы под Чудово работали, на Лезнинском плацдарме. Там, где батальон капитана Ерастова полег. Слышал?

– Ага, Юра рассказывал. – Кивнул Захар.

– Это где двое в живых осталось? – спросил Лешка.

– Да, лейтенант, переплывший Волхов с ранением в челюсть и боец, которого через сутки на берегу подобрали. Так вот, когда Чудово освободили в сорок четвертом, во всем поселке осталось в живых около пятисот человек. А до войны было десять тысяч. Ну и кому убирать, если одни бабы, старики да дети, которым даже жить то негде было. Подвалы. А на улицах немцы, наши… Тысячами. В школе просто из окон выбрасывали и тут же в асфальт закатывали всех подряд. Дети так в баскетбол на костях и играют. Единственное здание, которое там уцелело – дом-музей Некрасова. Тетка-экскурсовод с такой гордостью сказала, как будто лично гансов на порог не пускала. Дура. Потом повела нас, после осмотра его спальни, во двор. К могилке его любимой собачки. Жену он на охоту взял в первый раз, она сослепу ли, с хитрости ли ее и пристрелила. Чтобы не шатался там по лесам, пока она дома сидит. Впрочем, это его не остановило. Ушел в депрессию, написал пару стихов трогательных, собачку похоронил, и камушек ей поставил. Гранитный. Пока горевал, жена ему рога ставила с его же другом. Но не суть, в общем, привели нас к этой могилке и тетка напыщенно так, глаза в небо вперла и говорит с придыханием: "Постоим же молча у могилы лучшего друга великого поэта Николая… Алексеевича… Некрасова…" А у нас это уже третья минута молчания за день. Но от неожиданности все заткнулись…

– И чем дело кончилось?

– А ничем особенным. Виталик воздух испортил громко, и у всех просто истерика ржачная случилась. У бабы тоже. Только не смеялась она. Пятнами пошла. И как давай орать! Что именно орала не помню, но, типа, впервые видит таких бескультурных ублюдков, которым недорога память о России.

– Так и сказала? – засмеялся Захар.

– Насчет ублюдков не уверен. Возможно, уродами. – Улыбнулся Леонидыч. – Однако пришли!

У костра стоял, с поварешкой наперевес, Ёж. С лица его уже сошла зелена, но он зачем-то стал прихрамывать, когда пошел навстречу мужикам.

– Ёж, ну чего опять случилось? – с тяжело скрываемым смехом спросил Захар.

– Толик, блин, мне кипятка в болотник налил, ссссс… нехороший человек! – погрозил Ёж Толику поварешкой. – Без супа останешься! Понял?

Большой, склонный к полноте, добродушный Толя Бессонов быстро покраснел и развел руками:

– Да я, блин, дрова ему помогал колоть, когда вернулся. А то этот… по кустам бегает все время, не успевает. Ну, рубанул, от чурки щепа откололась и прямиком в костер по дуге. И главное, кувыркается. А я еще подумал, лишь бы Ежу не в живот. И так болеет.

– Не пи… ври! Ты, вот точно так и подумал! – подпрыгнул на одной ноге возмущенный Ёж, больше похожий на всклокоченного молодого петуха, прыгающего издалека на большого добродушного сенбернара.

"Сенбернар" Толик продолжил:

– А щепа раз – и по ведру попала. А Ёж как раз на кой-то черт наклонился около ведра…

– Я костер поправлял, чтоб горел лучше! – заорал тот в ответ.

– …Кипяток плеснул – не обращал на него внимания Толик – И прямо в болотник ему. А беда то в чем… Сапоги расправлены были. Он орет, валяется, а я понять еще не успел в чем дело. Ну, бегу, снимаю с него сапог…

– Толик, Можно я продолжу? – из палатки выбралась Маринка, – Подходим мы с Ритой, мужика в мешке несем, и тут смотрим – картина. Валяется, значит, Ёж на спине, орёт благим матом, а Толик с него в скоростном режиме штаны снимает…

Минут пять над поляной висел истеричный смех. При этом Толик пытался чего-то сказать, но все его попытки вызывали еще более дикий хохот. Ёж в ответ все махал поварешкой на длинной деревянной ручке, пока не попал сам себе по затылку.

– Блин, – отсмеявшись, сказал командир – Чем дело то кончилось?

– Да нормально все! – Воскликнул Ёж. – Пятку чуть обжег и все.

– Да, Ежина, вот и пойми, везучий ты или нет… – утирая слезы, сказал Леха. – Если тебе гранату в руки дать, то она наверняка взорвется минут через пять. Но ты сам цел останешься, только палец ушибешь.

– Типун тебе на язык! – отбрехнулся тот. – Давайте уже жрать, я суп сварил и макароны с тушенкой. Только мне сначала обезболивающее надо, противовоспалительное и общеукрепляющее.

– Поедим сейчас, а общеукрепляющее, когда мужики с озера вернутся. Кстати, Рита где?

– Умываться до воронки пошла.

Ближайшую воронку от тонной бомбы они проверили в первый же день. Не было там ни останков, ни железа, поэтому оттуда и брали воду на еду, там и умывались.

– Тут я, командир. – Вышла из сумерек Рита. – Ежу не наливай. Я ему уже налила после утех с Толиком.

– Чего ты мне налила? Там было-то двадцать грамм всего. – Возмутился Ёж.

– Не двадцать, а пятьдесят! – строго посмотрела на него Рита, высокая статная шатенка, бывшая штатным медиком и фотографом отряда.

– Тридцать грамм туда, тридцать грамм сюда… – забурчал "раненый".

– Верещал тут как недорезанный, право слово! – не обращая внимания на Ежа, продолжала она.

– Недоваренный, скорее! – хихикнул Лешка, с наслаждением снимая сапоги.

Вставать, куда-то идти не хотелось. Ноги его гудели, ровно два телефонных столба в сильный ветер.

Густо и быстро темнело. Все молча хлебали гороховый суп с незаметными в крапинками мяса, время от времени передавая друг другу, то кусочек хлеба, то горчицу.

Когда дежурный стал накладывать склизкие макароны с тушенкой, из черноты вышли трое оставшихся членов отряда.

С грохотом свалив лопаты и щупы, но, аккуратно поставив миноискатель под тент, они плюхнулись на бревна, лежащие скамейками вокруг тента.

– Ну что, командир – не нашли там ни хе… Ой, простите девочки! – Ничего! – устало, дыша, сказал Виталик Комлев, здоровый битюг под два метра ростом.

Лешка Винокуров, доходящий ему ростом до подмышки, но не уступающий, пожалуй, в массе, солидно кивнул:

– Лошадь только. Но в сбруе. Так что, может, есть кто рядом.